Kyrgyzstan Review

16 КАМЕР НА 124 СМЕРТНИКА

 

Пенитенциарная система Киргизстана сегодня — это: 5 следственных изоляторов, 18 колоний-поселений, 11 закрытых исправительных колоний, в том числе — одна женская и одна воспитательная для несовершеннолетних.

 

Общее количество заключенных (включая арестантов, находящихся под следствием) — свыше 17 тысяч человек. Из них более 11 тысяч — осужденные, отбывающие срок в закрытых колониях усиленного и строгого режимов. Каждый год «тюремное население» Киргизстана увеличивается в среднем на 2,5 тысячи зэков. При этом желающих их охранять находится мало: каждое пятое место в штате пенитенциарных учреждений — вакантно.

 

Практически все осужденные — более 15 тысяч человек — сидят без работы. Зарплата тех немногих, кто работает, в день составляет в среднем 18 сомов.

 

В день каждому осужденному положено питание на 31 сом, реально же их кормят на 16 сомов. Столько же получают больные туберкулезом — при положенной норме 56 сомов в день. Туберкулезом заражен примерно каждый шестой заключенный: во всех учреждениях пенитенциарной системы содержится в общей сложности свыше 3 тысяч больных различными формами этой болезни.

 

Только в бишкекском СИЗО-1 более 120 арестованных женщин содержатся всего в 8 камерах. 124 осужденных к смертной казни (которым положено сидеть в «одиночках») набиты в 16 камер — в среднем по 8 человек в каждой.

 

(Большинство данных, содержащихся в правительственной Концепции о реформировании пенитенциарной системы, относятся к 2001 году, когда этот документ сочинялся. Некоторые сегодняшние цифры — например, о количестве смертников — являются секретными.)

 

Незадолго до Нового года премьер-министр Н.Танаев своим постановлением №833 одобрил и благословил многостраничный документ, при чтении которого начинает, честно говоря, казаться, что держишь в руках… фантастический роман. Правда, роман добрый, оптимистичный. Называется он — Концепция реформирования пенитенциарной системы Киргизстана. Реформировать пенитенциарную (то бишь тюремную) систему запланировано до 2010 года. К этому сроку, по идее, мы должны наши тюрьмы и зоны не узнать! Они преобразуются, вплотную приближаясь к мировым стандартам! Они становятся открытыми и прозрачными для контроля общественности! Видим мы в этой концепции и совсем других зэков — чистеньких, сытых, исправляющихся прямо на глазах…

 

Отряхнувшись от этого наваждения, мы решили спуститься на грешную землю и порасспросить тех, кому это чудо предстоит воплощать в жизнь. Начальника штаба Главного управления исполнения наказаний (ГУИН) министерства юстиции Батырбека САПАРБАЕВА фантазером не назовешь. Практик. «Систему» знает не понаслышке. До конца 80-х годов работал в России. Трудно представить, что даже детство этого интеллигентного человека в очках прошло в тюрьме: мать Сапарбаева была начальницей женской колонии.

 

БОГ В ПОМОЩЬ ЗАМПОЛИТУ

 

— Вопрос: надо реформировать систему или нет — не может даже стоять, — рассуждает Сапарбаев, — другого выхода просто нет. Мы недавно подсчитали: за 10 лет независимости Киргизстана через колонии и СИЗО прошло около 80 тысяч человек. Умножьте на число пусть даже близких родственников каждого, на десяток человек — сколько получится? С пенитенциарной системой так или иначе столкнулась едва ли не каждая киргизстанская семья. Она накладывает отпечаток на все общество. Это — уже вопрос национальной безопасности.

 

 

— Реформа, в сущности, уже началась — с того, что пенитенциарную систему передали из МВД в минюст. И знаете, я даже по себе чувствую, как начинает меняться психология: раньше само слово «гуманизация» ничего, кроме усмешки, бы не вызвало. После того, как мы перешли в гражданское ведомство, к нам сразу потянулись международные организации. С Международным комитетом Красного Креста (МККК) минюст даже заключил официальный договор. Мы (раньше такое было немыслимо) открыли им все двери — они могут обследовать любую колонию со своими медиками, юристами, психологами.

 

 

— В принципе, почти все, что писали в своих докладах представители МККК, мы и сами знаем. Но были и такие оценки, которые нас удивили. Проверили они, например, калорийность пищи в Джалал-Абадской колонии и сделали вывод: с таким питанием человек через какое-то время… должен умереть. По нашим же, киргизстанским меркам питание считается в пределах нормы.

 

 

— Таких случаев я не знаю. В Казахстане — там даже людоедство случалось. А у нас наблюдается дистрофия не столько от голода, сколько на фоне туберкулеза.

 

 

— Гумпомощь. Первый вклад сделал Красный Крест — медикаменты и медоборудование на 4 тысячи швейцарских франков. От других организаций поступают одежда, одеяла, моющие средства. Пока, правда, в виде разовых акций. Хотелось бы, конечно, более широкой помощи. Главное достижение — в прошлом году впервые удалось вдвое снизить смертность от туберкулеза.

 

 

— Можно. Но нужны финансовые вливания. Главное — нормальное питание.

 

 

— Части заключенных — да. Один из путей (и это предусмотрено концепцией) — привлечение религиозных организаций.

 

 

— Вот здесь — проектов как раз много. В ГУИНе при международном отделе даже создан штаб, который как минимум раз в неделю выдает разрешение представителю той или иной религиозной конфессии на посещение осужденных. Доходит до курьезов. Международные организации предлагают в каждой колонии создать должности капелланов, хотя сидят-то у нас мусульмане и православные, а в сущности — по большому-то счету не верующие ни в Бога, ни в черта! Вообще, что удивительно, и рвутся к заключенным в основном две организации – м

 

естная Церковь Иисуса Христа и Международная христианская церковь. А вот, скажем, со стороны исламского духовенства такой активности почему-то не наблюдается. А ведь дело благое — наставлять на путь истинный заблудшие души.

 

 

— Увы. Нуждаются в религии пока очень немногие заключенные. Приобщать их к ней — в соответствии с международными стандартами — еще предстоит. Есть проект по строительству в местах заключения мечетей и церквей. Но тут кроется другая опасность. В Узбекистане как-то посадили в одну зону несколько членов ИДУ — и через неделю вся колония стала ваххабитами. Так что придется и проповедников подбирать осторожно.

 

СТРОИТЬ ТЮРЬМЫ ПОМОЖЕТ… СОРОС?

 

 

— Знаете, в юридической части мы, можно сказать, их выполняем: наши заключенные имеют по закону те же права и обязанности, что и западные. А вот в плане бытовом — сравнивать, конечно, трудно… И не только об условиях содержания идет речь, но и об элементарной безопасности. Скажем, в Бишкеке и Чуйской области сосредоточено почти 70 процентов всех осужденных республики! И ни в одной из киргизских колоний (вспомните, сколько было побегов) почему-то нет противоподкопной системы, какая в СССР была в каждой колонии еще в 70-е годы. А прочие наши технические системы охраны по-хорошему следовало списать еще в середине 90-х годов. Что плохо — международные организации готовы помогать воспитывать заключенных, их обучать, а вот охранять — нет. А это действительно проблема из проблем.

 

 

— До сих пор (тяжкий вздох) не можем закончить даже один СИЗО Чуйской области в Иссык-Атинском районе. Не хватает средств. Идея была в том, чтобы разгрузить север республики, чтобы в каждой области были все виды режимов (в т.ч. и в интересах родственников заключенных, — чтобы они могли их посещать и не прерывалась связь с семьей) и, наконец, чтобы это были современные тюрьмы, по всем стандартам. Сейчас вся надежда на один проект примерно на полмиллиона долларов: правительство обратилось в Фонд Сороса. Ждем ответа, даст Бог, в этом полугодии все решится… Но вообще, лишение свободы должно быть крайним средством наказания. У нас, по анализу судебных приговоров, за решетку отправляются 60 процентов осужденных, а в других странах СНГ в среднем — всего 45 процентов.

 

 

— Этот вопрос — к судам. Даже мы, работники системы, удивляемся таким вот фактам: в Нарыне за кражу 7 коров скотокраду дали… 27 лет лишения свободы! У нас все-таки слишком жесткий Уголовный кодекс. Сейчас в парламенте лежит подготовленный нами проект Закона «О сокращении тюремного населения» (это международная терминология, не смейтесь), предусматривающий ряд мер: сокращение в УК сроков наказания за неопасные для общества преступления, более широкое использование наказаний, не связанных с лишением свободы.

 

 

— Модное сейчас слово, тоже пришедшее с Запада. Эта служба, по идее, еще до суда должна провести социальное исследование личности преступника и дать заключение: стоит ли его сажать сейчас в тюрьму или более эффективное исправление будет на свободе? Ведь для иного подростка сам факт ареста — уже урок на всю жизнь. Но, думаю, создание этой службы — вопрос даже не завтрашнего, а послезавтрашнего дня.

 

 

— Да, очень близко к ним. Во всех смыслах. Кстати, мало кто знает, что по международным стандартам и осужденные должны спать в камерах, а не в общежитиях, как сейчас. Оборудование «строгих» камер (есть разные условия содержания для разных заключенных) мы уже начали в бишкекской 47-й колонии. Нашим сотрудникам гораздо легче: одно дело — ходить среди массы зэков, другое — когда те все — под замком. А вот для заключенных, привыкших к зоновской «свободе», это может стать тяжким испытанием: в Латвии, к примеру, после перехода к мировым стандартам даже повысилось число самоубийств.

 

ДАЕШЬ ПРИВАТИЗАЦИЮ ЗОНЫ!

 

 

— Медики, считаю, у нас сильные, даже операции на сердце приходилось делать. Но их не хватает. Было постановление правительства о том, что медвузы должны поставлять нам работников. Все равно не идут — зарплата маленькая, работа непрестижная. Хотим попробовать такой способ: заключаем со студентом контракт, обучаем его на бюджетной основе, взамен он должен какой-то срок отработать у нас. Другая проблема — к международным стандартам надо подтягивать и весь остальной персонал.

 

 

— Специалистов в полном смысле этого слова — всего процентов десять. Есть, правда, факультет в Академии МВД по подготовке сотрудников исправучреждений. Но я сам одно время на нем преподавал и наблюдаю: из 13 выпускников у нас сейчас работают лишь четверо, остальные даже не пришли. Да у них, как ни крути, и уклон другой, милицейский, другое мышление. В чем разница? Объясню на самом примитивном уровне. Милиционеры впятером ловят и сажают одного преступника. А у нас на десятерых сотрудников — таких преступников тысяча. И если работать с ними теми же методами… На «три буквы» не пошлешь, придется отвечать. В нашей системе, я скажу, вообще матерятся намного меньше. Все предметы в МВД, так или иначе — о карательных мерах. А нам теперь придется учиться, как возвращать преступников в общество. В этом году мы планируем открыть свой учебный центр по переподготовке выпускников гражданских вузов — он нам нужен позарез.

 

 

— И это тоже. В будущем мы думаем обходиться и без солдат-срочников, заменим их профессионалами-контрактниками. Международные организации, правда, требуют убрать из мест заключения даже оперативников. Но тут мы сопротивляемся: лишь благодаря оперативной работе только в прошлом году в колониях удалось предотвратить 148 преступлений, в т.ч. убийств. Нельзя сейчас оперов убирать!

 

 

— А почему бы и нет? Есть два варианта. Обеспеченные осужденные платят частнику-тюремщику за комфортную «отсидку». И второй — человек (под контролем ГУИНа, конечно) налаживает нормальное производство, на котором трудятся заключенные, заключает договор на их охрану с работниками колонии. Кстати, желающие этим заняться уже есть, сейчас разрабатывается первый такой проект — тем более что законом частные исправучреждения предусмотрены. Это путь разгрузки государственных колоний.

 

 

— Согласен, проблема серьезная. Сломать «общаки» пока невозможно, предстоит для начала хотя бы ограничить их влияние. Ведь почему администрация колонии часто не может заставить зэков выполнять режим? «Общак» говорит: «Дай нам сперва то, что положено». Веский аргумент. Другой инструмент влияния «общака»: часть наших сотрудников, ни для кого не секрет, зависима от зоновских лидеров — те только и ждут момента, чтобы их подмять под себя, не деньгами, так шантажом. Устраним эти моменты — будем нормально финансировать колонии и платить нормальную зарплату нормально подготовленным сотрудникам — вырвем часть козырей из рук зоновского «общака».

 

А НА КАКИЕ «ШИШИ»?

 

 

— В прошлом году был 138 миллионов сомов. Это меньше третьей части от потребностей — лишь на питание заключенных, зарплату сотрудникам и по мелочам.

 

 

— Это еще предстоит считать и считать. В 2000 году, помню, подсчитали: чтобы построить все новые колонии — даже по нашим стандартам — нужно… 4 миллиарда сомов! Больной вопрос… Надежда — только на международную помощь. Но она сейчас в основном сводится к проведению бесконечных семинаров. Я прямо говорю этим НПО: чем тратить деньги на заседания, обеды и кофе-брейки, лучше бы матрасы для СИЗО купили! И учить нас часто приезжают иностранцы (опять же какие расходы!) — да, умные, с интересными идеями, но ни дня не работавшие в тюрьме! Еще надежда — на возрождение производства в нашей системе, предусмотренное концепцией.

 

 

— Кто? Если бы все министерства выполняли решение Совбеза, принятое еще в 1997 году, наши колонии так бы не прозябали. Совбез обязывал размещать заказы на наших предприятиях. Мы ведь многое можем — форму шить для силовиков, кровати делать, прочий ширпотреб — и намного дешевле. Но государственные ведомства упорно дают заказы кому угодно, любым фирмам, но не нам. Почему-то.

 

 

— Без комментариев.

 

 

— Это долгий процесс. На прошлой неделе приказом минюста создана группа, которая должна до 1 октября разработать Национальную программу реформирования пенитенциарной системы. Реформы будут, вероятно, сперва «обкатываться» на отдельных колониях, потом переноситься на всю систему.

 

 

— С этим покончено. Поддержка прессы и общественности — тоже часть стратегии. В Казахстане (далеко, кстати, уже рванувшем вперед в реформировании) с этого и начали — открыли для СМИ все двери колоний и показали республике: «Смотрите, что творится!»

 

Господи, сколько мы уже видели таких же замечательных программ — и где все они растворились? Впрочем, есть слабенькая надежда, что на сей раз дело пойдет дальше прожектов и кабинетных фантазий: авось, Запад будет подталкивать наше правительство в спину. Как-никак, Киргизстан успел присоединиться к 22 международным договорам, которые надо выполнять. А главное — ведь и выхода другого нет.

 

События, которые произошли в начале года на участке кыргызско–таджикской границы, — закономерный итог неразрешенных территориальных проблем, существующих между двумя республиками.

 

3 января около трехсот жителей Исфаринского района Таджикистана разгромили кыргызский пограничный пост, установленный рядом с селом Кок–Терек.

 

Ответная реакция последовала незамедлительно — возмущенные кыргызстанцы снесли вагончик, в котором дежурили таджикские таможенники.

 

Дальнейшие события удалось предотвратить — местные власти обеих сторон сумели развести разгоряченных дехкан. Последние утверждают, что посты, щедро наставленные на дорогах вдоль границы, незаконны и сильно осложняют жизнь местных жителей, в частности ограничивают передвижение по району.

 

Возмущенные кыргызы и таджики с горечью рассказывали, какие унижения им приходится испытывать во время бесчисленных проверок и досмотров от пограничников и таможенников. Неправомерные действия со стороны силовиков обеих республик и спровоцировали столь бурную реакцию. Такова видимая часть айсберга, которая, как известно, составляет всего десять процентов от ледяной махины.

 

Чтобы понять причины, по которым простые земледельцы громят посты вдоль границы, нужно вспомнить историю. За ошибки, которые натворили советские вожди в годы своих правлений страной, приходится кровью расплачиваться беднякам.

 

Проблема плодородных земель на юге Кыргызстана всегда была достаточно острой. Но даже те, что имелись у местных земледельцев, были переданы Таджикистану и Узбекистану. Так, на юге республики возникли анклавы, где на кыргызской земле жили и трудились таджики и узбеки.

 

Впрочем, во времена бывшего СССР проблемы как таковой не существовало. В едином государстве земля была общая, какая разница, кому принадлежит тот или иной клочок, все подчинялось Москве и партийным бонзам на местах. И мало кто догадывался, какая бомба заложена под вопрос о территориальной принадлежности в республиках Средней Азии.

 

«Фугасы» начали взрываться еще при СССР, когда бывшую великую державу стали растаскивать по частям местные царьки и заправилы теневого бизнеса.

 

В конце девяностых годов на кыргызско–таджикской границе произошли кровавые столкновения между местными жителями из–за поливной воды. Крестьяне отстаивали свое право с кетменями в руках, и после нескольких стычек появились первые жертвы. Милиция и армейские подразделения сумели навести порядок, власти организовали акцию примирения, старейшины с обеих сторон принародно дали клятву дружбы между народами и с тем разошлись.

 

Однако проблема не была решена, ее просто загнали вглубь в надежде, что до поры до времени она не всплывет.

 

В 1997 году мне довелось по служебным делам побывать в Баткенском районе, встречаться с людьми, изучать территориальную проблему, так сказать, изнутри.

 

Итогом работы стала публикация в городской газете «Не рассыпался бы таджикский урюк на кыргызском базаре». Был сделан упор на нежелание властей решать вопрос о границе между Кыргызстаном и Таджикистаном. Этим вовсю пользовались местные жители. Они самовольно захватывали участки земли, распахивали целину, ставили дома. Причем делалось это на заведомо чужой территории.

 

Серьезной реакции от властей на статью не последовало. Ответственные чиновники сделали вид, что все нормально, а журналист просто нагнетает страсти.

 

После этого конфликты и стычки между местными жителями еще происходили, но они не вырастали до государственных масштабов. Граница оставалась призрачной.

 

Гнойник лопнул в 1999 году, когда с территории Таджикистана в Кыргызстан стали совершать набеги отряды террористов. И хотя официально считалось, что это силы Исламского движения Узбекистана (ИДУ), в их рядах было немало таджиков, которые за годы гражданской войны в своей стране научились только воевать и грабить.

 

После завершения первой военной кампании на юге власти Кыргызстана опомнились и стали срочно укреплять границу со столь беспокойными соседями. Было создано несколько крупных пограничных отрядов. С весны до осени в Баткене находилась развернутая армейская группировка, которая тоже должна была противостоять боевикам в том случае, если они перейдут границу.

 

Но проблема территориальности так и не была решена. Впрочем, дело зависло не только из–за нежелания чиновников решать эти вопросы.

 

Просто «бомба», заложенная полвека назад руководителями советского государства, была, по всей видимости, поставлена на неизвлекаемость.

 

Представьте ситуацию, когда кыргызскому крестьянину, чтобы попасть в соседнее село к родственникам, приходится четырежды пересекать государственную границу. Сначала его досконально проверят родные пограничники и таможеники, затем перетрясут их таджикские коллеги. Только после этого кыргызстанца запустят на территорию таджикского анклава. Через пару километров его границы заканчиваются, и беднягу ждет очередная унизительная процедура, только сначала его вымотают таджики, затем свои. И, не будем лицемерить, представители силовых структур обеих республик действуют по отработанной схеме — дай мзду и проходи.

 

Надо полагать, что в такой ситуации первой переполнилась чаша терпения таджиков, которые и разгромили кыргызский пост. Ну а ответные действия явились всего лишь продолжением взрывной реакции.

 

Следует отметить, что, несмотря на дежурные высказывания, дескать, простым людям нечего делить и таджики с кыргызами — братья навеки, лично у меня сложилось обратное мнение.

 

Подолгу общаясь с выходцами и жителями Баткенской области, сделал вывод, что они, мягко говоря, недолюбливают соседей. Впрочем, и те платят той же монетой. Поэтому уповать на то, что местные жители — кыргызы и таджики, вдохновленные идеей равенства и братства, сами решат свои территориальные споры, бесполезно. А решать в государственном масштабе уже не получается, пойди, докажи, чья это земля и кто на ней хозяин. На взаимные уступки, судя по всему, пока обе стороны идут с большим скрипом.

 

Существует другая версия того, почему кыргызы и таджики разгромили чужие посты на границе. Не секрет, что именно через Таджикистан проходит главный наркотрафик из Афганистана. Цель наркоторговцев — доставить опий и героин в Россию и далее — в Европу. Так зачем нужны лишние проверки на дорогах? Конечно, можно попытаться подкупить таможенников и пограничников, но к чему платить больше? Не лучше ли организовать провокации на границах и через крестьян добиться ликвидации контрольно–пропускных пунктов?

 

Если принять такую версию, то можно считать, что планы наркомафии удались.

 

Правительственные комиссии, которые занимались расследованием инцидента, приняли решение убрать несколько постов на спорных участках. Правда, так будет временно, пока окончательно не разберутся с делимитацией и демаркацией государственной границы. А вопрос этот достаточно долгий. Очередное заседание комиссии состоится только в конце марта в Душанбе.

 

Ситуация чревата тем, что создан прецедент, по которому спорные вопросы можно решить силой. Завтра таджики и кыргызы разгромят другие посты на других участках госграницы, где находятся таджикские анклавы Ворух и Чорку. И что, снова будет принято решение о ликвидации таможенных и пограничных пунктов? И кто в конце концов выиграл от этого противостояния?

 

Между тем с юга Кыргызстана поступило и другое неприятное сообщение. Узбекские власти демонтировали мост через реку, соединяющий территории двух районов — узбекского и кыргызского.

 

Теперь жители, чтобы попасть на сопредельную территорию, должны добираться в обход почти за 50 километров. Кому это выгодно?

 

Может быть, теперь жители обеих республик своими силами проложат новый мост через реку?

 

Впрочем, история узбекско–кыргызских отношений, в частности территориальные противоречия между двумя республиками, — достаточно сложная тема. Об этом следует поговорить отдельно…

 

По оценкам специалистов, на руках у граждан Кыргызстана сейчас находится более семи миллиардов сомов наличности. Вопрос, как эти средства использовать с пользой для всех, насколько прост в своей формулировке, настолько и труден в исполнении. А между тем эти бы деньги да в нашу экономику!

 

Если говорить о международном опыте, то денежные сбережения населения во всех развитых странах мира играют самую заметную роль в развитии экономики. Эти финансовые ресурсы, как мощнейший приводной механизм, многократно усиленный оборотами этих средств в товарно–финансовой системе, “заводят с пол–оборота” промпредприятия, торговлю, сельское хозяйство, сферу услуг, банковский сектор, рынок ценных бумаг, частный бизнес. Они дешевы, эффективны, всегда под рукой и при умелом с ними обращении приносят стабильный доход.

 

Впрочем, мировой опыт учит опосредованно и долго. Собственный — прямо и коротко. В итоге на сегодня практически все зрелое население нашей страны убеждено: доверять свои деньги нельзя никому.

 

На едва начатый вопрос, куда изволите вложить?.. Следует вполне законченный ответ: “Никуда!”

 

Самое удивительное, наши деньги в “пирамидах” не гибнут, от “замораживания” вкладов не вымирают и от индексации не исчезают. Наши люди любят свои деньги, потому что зарабатывают их нелегко и откладывают на черный день с надеждой никогда не потратить.

 

Сбережения населения оцениваются разными источниками в размере не менее 7, а то и 10 — 12 миллиардов сомов. Много это или мало?

 

Очень много. Фактически вся доходная часть годового государственного бюджета. Если же сравнить эти деньги, хранящиеся сейчас в комодах и чулках граждан, со всем бюджетом развития республики (то есть совокупность экономических ресурсов, направляемых на воспроизводство основных средств), то они превысят его в два раза. Если же не учитывать внешние заимствования на эти цели, а брать в расчет только собственные ассигнования, то сбережения населения превосходят бюджет развития в 10 раз!

 

Но от того, что деньги у людей есть, польза пока только теоретическая. Хотя все специалисты признают: такая помощь сейчас отечественному производителю не только крайне необходима, но и была бы просто спасительной. Ведь основа жизнеспособности любого производства в условиях рынка определяется не столько его оборудованием или даже квалификацией кадров, сколько возможностями развития. Ассортимент продукции, ее качественные характеристики, даже ее упаковка должны не отставать от постоянно меняющегося спроса потребителя, от товаров конкурентов, а опережать их хотя бы на полшага.

 

Как это сделать, не имея средств? Вопрос риторический.

 

Есть, конечно, классические, отработанные в мировой практике механизмы привлечения сбережений населения в экономику страны. Правда, эта же практика свидетельствует: с подобными средствами необходимо обращаться очень бережно. Обманывать, вольно или невольно, собственных граждан крайне невыгодно. Поэтому–то и существуют во всем мире строгие правила. Их немного. Главное: привлекать и использовать деньги людей имеют право лишь те структуры, у которых есть на то специальное разрешение — лицензия.

 

Попытка проанализировать возможности аккумулирования сбережений граждан в наших конкретных условиях сразу наталкивается на, казалось бы, непреодолимые препятствия. Во–первых, наши АКБ доверия у населения не вызывают. Во–вторых, рынок ценных бумаг развит слабо. Многие менеджеры промышленных предприятий, похоже, сами не очень–то ясно представляют возможности собственного производства и его конкретные потребности. Наши руководители могут взять кредит и потратить его на личные нужды. Еще чаще другое, самое типичное: у большинства руководителей, особенно крупных предприятий промышленности, по–прежнему действует стереотип планового хозяйствования, с его валом и рапортами о выполнении очередного вала. Вопреки здравому смыслу, экономической выгоде, руководители “бьются” за обеспечение нерациональных объемов производства. Проще говоря, для них неважно, купят продукцию предприятия или нет, будет спрос, не будет, каковы потребности рынка, наличие конкурентной продукции — главное, по объемам выпуска вытянуть индикативный план.

 

Нереализованная продукция, лежащая и гниющая потом на складе, у таких руководителей вызывает обиду и недоуменную агрессию: как же так, мы выпустили — платите и забирайте! Словно по–прежнему живем в эпоху плановой социалистической экономики.

 

Разве подобный менеджмент способен привлечь инвестора — хоть иностранного, хоть внутреннего? Разве акции таких предприятий будут находить спрос?

 

И все же выход есть, и столь необходимые средства населения, нужные как воздух нашим отечественным производствам, привлечь можно.

 

Опять же мировая практика подсказывает: в развитых странах деньги граждан в коммерческих банках в обязательном порядке гарантированно страхуются. У нас такого закона о страховании депозитов до сих пор нет. В США, например, в случае банкротства банка человек имеет право на 100–процентный возврат своих денег, но на сумму, не превышающую 10 тысяч долларов. Поэтому пока наш закон о страховании депозитов блуждает между парламентом, Нацбанком и правительством, особых надежд на привлечение сбережений населения через АКБ нет.

 

Есть другой путь. Он не обещает мгновенных позитивных сдвигов, но гарантирует стабильное развитие промышленности.

 

Речь идет о реформировании самой структуры управления индустрией, внешней торговлей и производством. Сейчас совершенно ясно, что существующая система чрезвычайно сложна, запутанна, многократно дублирует сама себя и безнадежно устарела. Ради интереса попробуйте подсчитать, кто сейчас занимается (вернее, не занимается) привлечением инвестиций? Или узнайте, сколько чиновников сидит на разрешительной системе? Сколько их контролирует то, чего они не должны касаться, — работы частных предпринимателей? Почему уезжают наши бизнесмены и отлично работают и в ближнем, и в дальнем зарубежье? Да потому, что им там не мешают. Не лезут, не просят “на обед”, не вымогают взятки, не запугивают: “Ты работаешь нормально, потому что я, чиновник, хорошо к тебе отношусь!”

 

У нас так и не появился некоммерческий государственный промышленный банк. А ведь именно промышленность нуждается в долгосрочных вложениях с некоммерческим процентом годовых по кредитам. Нет, якобы закон о банках и банковской деятельности такого не дозволяет. Куда ни кинь — везде эта удушающая чиновничья суть: это можно, но не так. А то нельзя, но можно по–другому. Как будто граждан специально собрали в государство, чтобы они жили для чиновников. Почему же нельзя? Ведь в Японии, например, в самый тяжелый переходный послевоенный период было можно! Некоммерческий банк там успешно работал и выдавал долгосрочные кредиты именно промышленным предприятиям, именно на долгосрочной основе, именно под низкий процент.

 

У нас все функции того, что в мире относят к единому понятию “индустрия”, поделены по крайней мере между десятком министерств, ведомств, комитетов и комиссий. Все разобщено, и каждый руководитель борется за свои показатели. Поэтому единой государственной экономической политики в отношении промышленного производства нет.

 

Наконец, четко об этом было сказано в КОР, в том числе в ее составляющей — Национальной стратегии сокращения бедности: для реализации приоритетов всей программы необходима реорганизация структуры государственного управления промышленностью. Нужно обеспечить институциональное развитие Минвнешторгпрома, ориентировав его на современные методы работы, усилить его кадровый потенциал, укрепить министерство в целом, придав ему статус экономического ведомства, отвечающего за основные производственные сферы экономики. Собственно, как это делается в развитых странах. Ведь там так называемая первичная промышленность (сельское и лесное хозяйства, рыболовство) дает не более 1–3 процентов ВВП. У нас — 40.

 

Главная составляющая, развивающая и формирующая валовой внутренний продукт — это индустрия, включающая в себя коммерцию, финансы, страхование, транспорт, энергию, туризм, информационные технологии. Плюс добыча и производство. Именно эти отрасли производят самую высокую добавленную стоимость. А преодолеть бедность нельзя, не обеспечив стабильный экономический рост. К сожалению, пока существует многократное деление внутри госуправления промышленностью, пока многочисленные разнопрофильные комитеты и политические партии в парламенте вспоминают об экономике в последнюю очередь, добиться положительного эффекта невозможно.

 

Сбережения населения не потекут в отечественное производство, пока не создана для этого современная и по–настоящему ответственная структура. Вкладывать деньги куда бы то ни было человек станет лишь тогда, когда убедится в действенности и профессионализме системы. Для этого надо пересматривать, прежде всего, законодательство. Законы, определяющие экономику, должны быть ориентированы на человека, а не на чиновника, они должны быть выгодны для работы бизнеса, а не создаваться под какие–то конкретные лобби, удовлетворяющие лишь интересы узкого круга самих законодателей и их финансовых сподвижников.

 

Сможем ли мы это преодолеть вовремя — вопрос…